Внезапно, на туманном ноябрьском рассвете, я приходил в себя и замечал, как тихо, как холодно.
Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра
Внезапно, на туманном ноябрьском рассвете, я приходил в себя и замечал, как тихо, как холодно.
В связи с высказыванием Пушкина о метафизическом языке "Адольфа" особый интерес представляют его собственные пометки на полях романа Б. Констана. Против отчеркнутых слов (в письме Адольфа к Элленоре): "Je me precipite sur cette terre qui devrait s'entr'ouvrir pour m'engloutir a jamais, je pose ma tete sur la pierre froide qui devrait calmer la fievre ardente qui me devore" * Пушкин написал: "Вранье".
Поэтому, если в Онегине и в Волоцком есть Адольф, то этот Адольф — Пушкин.
_____________________
* "Кидаюсь на землю; желаю, чтобы она расступилась и поглотила меня навсегда; опираюсь головою о холодный камень, чтобы утолил он знойный недуг, меня пожирающий..."
Поэтому, если в Онегине и в Волоцком есть Адольф, то этот Адольф — Пушкин.
_____________________
* "Кидаюсь на землю; желаю, чтобы она расступилась и поглотила меня навсегда; опираюсь головою о холодный камень, чтобы утолил он знойный недуг, меня пожирающий..."
Внезапно, на туманном ноябрьском рассвете, я приходил в себя и замечал, как тихо, как холодно.
Князь
Но счастье налетело
Само собой. -
Арбенин
Да счастье - вечно так.
Но счастье налетело
Само собой. -
Арбенин
Да счастье - вечно так.
Сначала все хотел, потом все презирал я,
То сам себя не понимал я,
То мир меня не понимал.
В каком указе есть
Закон иль право на ненависть и месть?
Внезапно, на туманном ноябрьском рассвете, я приходил в себя и замечал, как тихо, как холодно.
Два средства только есть:
Дать клятву за игру вовеки не садиться,
Или опять сейчас же сесть.
Но чтобы здесь выигрывать решиться,
Вам надо кинуть все: родных, друзей и честь,
Вам надо испытать, ощупать беспристрастно
Свои способности и душу: по частям
Их разобрать; привыкнуть ясно
Читать на лицах чуть знакомых вам
Все побужденья, мысли; - годы
Употребить на упражненье рук,
Все презирать: закон людей, закон природы.
День думать, ночь играть, от мук не знать свободы,
И чтоб никто не понял ваших мук.
Не трепетать, когда близ вас искусством равный,
Удачи каждый миг постыдный ждать конец
И не краснеть, когда вам скажут явно
"Подлец!"
У маски ни души, ни званья нет, — есть тело.
И если маскою черты утаены,
То маску с чувств снимают смело.
Напрасно я ищу повсюду развлеченья.
Пестреет и жужжит толпа передо мной....
Но сердце холодно, и спит воображенье:
Они все чужды мне, и я им всем чужой!
Ты! бесхарактерный, безнравственный, безбожный,
Самолюбивый, злой, но слабый человек;
В тебе одном весь отразился век,
Век нынешний, блестящий, но ничтожный.
Наполнить хочешь жизнь, а бегаешь страстей.
Все хочешь ты иметь, а жертвовать не знаешь;
Людей без гордости и сердца презираешь,
А сам игрушка тех людей.
О! знаю я тебя ....
Дать клятву за игру вовеки не садиться,
Или опять сейчас же сесть.
Но чтобы здесь выигрывать решиться,
Вам надо кинуть все: родных, друзей и честь,
Вам надо испытать, ощупать беспристрастно
Свои способности и душу: по частям
Их разобрать; привыкнуть ясно
Читать на лицах чуть знакомых вам
Все побужденья, мысли; - годы
Употребить на упражненье рук,
Все презирать: закон людей, закон природы.
День думать, ночь играть, от мук не знать свободы,
И чтоб никто не понял ваших мук.
Не трепетать, когда близ вас искусством равный,
Удачи каждый миг постыдный ждать конец
И не краснеть, когда вам скажут явно
"Подлец!"
У маски ни души, ни званья нет, — есть тело.
И если маскою черты утаены,
То маску с чувств снимают смело.
Напрасно я ищу повсюду развлеченья.
Пестреет и жужжит толпа передо мной....
Но сердце холодно, и спит воображенье:
Они все чужды мне, и я им всем чужой!
Ты! бесхарактерный, безнравственный, безбожный,
Самолюбивый, злой, но слабый человек;
В тебе одном весь отразился век,
Век нынешний, блестящий, но ничтожный.
Наполнить хочешь жизнь, а бегаешь страстей.
Все хочешь ты иметь, а жертвовать не знаешь;
Людей без гордости и сердца презираешь,
А сам игрушка тех людей.
О! знаю я тебя ....
11:33
Доступ к записи ограничен
Внезапно, на туманном ноябрьском рассвете, я приходил в себя и замечал, как тихо, как холодно.
Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра
пятница, 29 июля 2011
19:30
Доступ к записи ограничен
Внезапно, на туманном ноябрьском рассвете, я приходил в себя и замечал, как тихо, как холодно.
Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра
Внезапно, на туманном ноябрьском рассвете, я приходил в себя и замечал, как тихо, как холодно.
Ранней ранью, утром серым
вышли мы в надежде,
что друг другу мы поверим,
как всегда, как прежде...
День-деньской все шли да шли мы
с тайным упованьем:
может, гордость сокрушим мы
в час, когда устанем.
К ночи мы пришли обратно
без веры, без силы,
и лишь средце по-собачьи
скулило, скулило.
вышли мы в надежде,
что друг другу мы поверим,
как всегда, как прежде...
День-деньской все шли да шли мы
с тайным упованьем:
может, гордость сокрушим мы
в час, когда устанем.
К ночи мы пришли обратно
без веры, без силы,
и лишь средце по-собачьи
скулило, скулило.
Внезапно, на туманном ноябрьском рассвете, я приходил в себя и замечал, как тихо, как холодно.
Там листья не шуршат в таинственной тревоге,
А, скрючившись, легли и дремлют на ветру,
Но вот один со сна поплелся по дороге,
Как золотая мышь искать свою нору.
И сад не сторожат пусть входит кто захочет,
Там вихри, холод, дождь, секущий и косой,
И никого. Печаль одна здесь слезы точит,
Но вдруг жужжанье слух улавливает мой.
Пчела спешит пешком по рыхлому песочку,
Тяжелым обручем пчелиный сжат живот,
И так она ползет чрез пень и через кочку
И судорожно вдруг на голову встает,
И крылышки свои вдруг задирает криво,
Как зонтик сломанный, они теперь торчат,
И смерть уже слышна в жужжанье торопливом...
На осень тишина переезжает в сад.
1948
А, скрючившись, легли и дремлют на ветру,
Но вот один со сна поплелся по дороге,
Как золотая мышь искать свою нору.
И сад не сторожат пусть входит кто захочет,
Там вихри, холод, дождь, секущий и косой,
И никого. Печаль одна здесь слезы точит,
Но вдруг жужжанье слух улавливает мой.
Пчела спешит пешком по рыхлому песочку,
Тяжелым обручем пчелиный сжат живот,
И так она ползет чрез пень и через кочку
И судорожно вдруг на голову встает,
И крылышки свои вдруг задирает криво,
Как зонтик сломанный, они теперь торчат,
И смерть уже слышна в жужжанье торопливом...
На осень тишина переезжает в сад.
1948
четверг, 28 июля 2011
10:49
Доступ к записи ограничен
Внезапно, на туманном ноябрьском рассвете, я приходил в себя и замечал, как тихо, как холодно.
Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра
Внезапно, на туманном ноябрьском рассвете, я приходил в себя и замечал, как тихо, как холодно.
Темная ночь
Человек, согбенный ношей,
Сядь со мною.
Помолчим в ночи, объятой
Тишиною.
Скинь с плеча
Сундук дубовый,
Сядем рядом,
Глянем в ночь по-человечьи -
Долгим взглядом.
Груз тяжел. И хлеб что камень.
Дышим трудно.
Помолчим вдвоем. Два камня
В тьме безлюдной.
Олень
В чаще стук, и не дятел стучит,
Не топор; словно призрак, в чаще
Так проносит олень свой щит
Над челом - из ветвей стучащих.
Задевают о каждый ствол,
Схожи с арфой и манят светом.
Прихожане лесные, в костел
За оленем ступайте следом!
Чащу стук пробуждает; в ней
Просыпается нечисть лесная,
Толпы леших, тени ветвей,
Привиденья, сквозь лес проплывая.
Виден блеск алтаря сквозь лес
И молитвы туманных чудес.
Гром и трепет вскипают в пене
На цветущей арфе оленя.
Человек, согбенный ношей,
Сядь со мною.
Помолчим в ночи, объятой
Тишиною.
Скинь с плеча
Сундук дубовый,
Сядем рядом,
Глянем в ночь по-человечьи -
Долгим взглядом.
Груз тяжел. И хлеб что камень.
Дышим трудно.
Помолчим вдвоем. Два камня
В тьме безлюдной.
Олень
В чаще стук, и не дятел стучит,
Не топор; словно призрак, в чаще
Так проносит олень свой щит
Над челом - из ветвей стучащих.
Задевают о каждый ствол,
Схожи с арфой и манят светом.
Прихожане лесные, в костел
За оленем ступайте следом!
Чащу стук пробуждает; в ней
Просыпается нечисть лесная,
Толпы леших, тени ветвей,
Привиденья, сквозь лес проплывая.
Виден блеск алтаря сквозь лес
И молитвы туманных чудес.
Гром и трепет вскипают в пене
На цветущей арфе оленя.
Внезапно, на туманном ноябрьском рассвете, я приходил в себя и замечал, как тихо, как холодно.
Ураган
Небо в черном гневе,
Толпы туч. Рокот.
Счастливы деревья!
Вышуметься могут!
Ника
Как схожа ты с Самофракийской Никой,
Любовь отвергнутая и глухая!
Ты вслед бежишь с такой же страстью дикой,
Обрубленные руки простирая.
Небо в черном гневе,
Толпы туч. Рокот.
Счастливы деревья!
Вышуметься могут!
Ника
Как схожа ты с Самофракийской Никой,
Любовь отвергнутая и глухая!
Ты вслед бежишь с такой же страстью дикой,
Обрубленные руки простирая.
среда, 27 июля 2011
21:58
Доступ к записи ограничен
Внезапно, на туманном ноябрьском рассвете, я приходил в себя и замечал, как тихо, как холодно.
Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра
Внезапно, на туманном ноябрьском рассвете, я приходил в себя и замечал, как тихо, как холодно.
Были вместе они там, где снежной короной
Гребни гор серебрились; где волею божьей
Стены хижин белели у горных подножий;
Где отары, звеня, поднимались на склоны;
Где с обрывов крутых водопады срывались;
Где на срубленных соснах кричали вороны...
Там они были вместе и там же расстались.
Через годы скитальцы дождались возврата,
И встречала их рожь, васильками кивая,
Сына мать обняла, сестры обняли брата.
Всем под кровлей родной светит радость живая,
Все за общим столом, все по-прежнему в сборе,
И наполнились чаши, и счастья избыток...
Нет разлуки, исчезло вчерашнее горе,
Все собрались, и нет лишь навеки забытых.
Молодая Мария улыбки не прячет,
Просит лютню настроить и шепчет соседу:
"Не хватает кого-то..." Но праздник уж начат,
Загремела мазурка, вторгаясь в беседу.
"Да, он умер", - сосед отвечает. "Так значит,
Он лежит в тишине?" - "Нет, рыдают по свету
Соловьи на березе, и чудится - плачет
Над могилой береза".
Гребни гор серебрились; где волею божьей
Стены хижин белели у горных подножий;
Где отары, звеня, поднимались на склоны;
Где с обрывов крутых водопады срывались;
Где на срубленных соснах кричали вороны...
Там они были вместе и там же расстались.
Через годы скитальцы дождались возврата,
И встречала их рожь, васильками кивая,
Сына мать обняла, сестры обняли брата.
Всем под кровлей родной светит радость живая,
Все за общим столом, все по-прежнему в сборе,
И наполнились чаши, и счастья избыток...
Нет разлуки, исчезло вчерашнее горе,
Все собрались, и нет лишь навеки забытых.
Молодая Мария улыбки не прячет,
Просит лютню настроить и шепчет соседу:
"Не хватает кого-то..." Но праздник уж начат,
Загремела мазурка, вторгаясь в беседу.
"Да, он умер", - сосед отвечает. "Так значит,
Он лежит в тишине?" - "Нет, рыдают по свету
Соловьи на березе, и чудится - плачет
Над могилой береза".
Внезапно, на туманном ноябрьском рассвете, я приходил в себя и замечал, как тихо, как холодно.
О, не приближайся. Только издалека
хочется любить мне свет очей твоих.
Счастье в ожиданье дивно и высоко,
если есть намеки, счастье только в них.
О, не приближайся. Есть очарованье
в сладостном томленье страха и мечты.
То, чего ты ищешь, лучше в ожиданье,
лучше то, что знаешь из предчувствий ты.
Нет, не приближайся. И зачем нам это?
Все лишь издалека светит, как звезда,
все лишь издалека радостью согрето,
нет, не сблизим лучше взоры никогда.
хочется любить мне свет очей твоих.
Счастье в ожиданье дивно и высоко,
если есть намеки, счастье только в них.
О, не приближайся. Есть очарованье
в сладостном томленье страха и мечты.
То, чего ты ищешь, лучше в ожиданье,
лучше то, что знаешь из предчувствий ты.
Нет, не приближайся. И зачем нам это?
Все лишь издалека светит, как звезда,
все лишь издалека радостью согрето,
нет, не сблизим лучше взоры никогда.
Внезапно, на туманном ноябрьском рассвете, я приходил в себя и замечал, как тихо, как холодно.
Видишь ли звезду на небе? -
Говорил астроном мне, -
Сохнет мозг, определяя
Расстоянье в вышине.
Далеко она, высоко,
Сотню долгих, долгих лет
Мчится от нее на землю
Синевато-желтый свет.
Очарованы мерцаньем,
Мы следим за ней всегда,
А ее уж, может, нету...
Веришь мне?" - "Конечно, да!
Оттого что часто ночью
Слышу вдруг со всех сторон
Голоса мне дорогие,
Проникающие в сон.
Вижу я глаза любимой,
Излучающие свет...
Я их вижу, вижу, вижу -
А ее на свете нет".
Говорил астроном мне, -
Сохнет мозг, определяя
Расстоянье в вышине.
Далеко она, высоко,
Сотню долгих, долгих лет
Мчится от нее на землю
Синевато-желтый свет.
Очарованы мерцаньем,
Мы следим за ней всегда,
А ее уж, может, нету...
Веришь мне?" - "Конечно, да!
Оттого что часто ночью
Слышу вдруг со всех сторон
Голоса мне дорогие,
Проникающие в сон.
Вижу я глаза любимой,
Излучающие свет...
Я их вижу, вижу, вижу -
А ее на свете нет".
Внезапно, на туманном ноябрьском рассвете, я приходил в себя и замечал, как тихо, как холодно.
Как женщины между собой не схожи!
Напоминает сокола одна;
Другая ласточкой сидит на кровле;
Одна - журавль среди цветов и трав;
Другая - утка на волне лазурной;
Одна - орлица, что с небес летит;
Другая - как сова на пне трухлявом.
И все ж у каждой есть любимый свой.
И каждая прекрасна для кого-то.
Напоминает сокола одна;
Другая ласточкой сидит на кровле;
Одна - журавль среди цветов и трав;
Другая - утка на волне лазурной;
Одна - орлица, что с небес летит;
Другая - как сова на пне трухлявом.
И все ж у каждой есть любимый свой.
И каждая прекрасна для кого-то.
Внезапно, на туманном ноябрьском рассвете, я приходил в себя и замечал, как тихо, как холодно.
Над озером пролился дождь;
На ветках ивы блещут капли.
Куда-то лодочник ушел,
На привязи — пустая лодка.
Заходит солнце, вечер тих,
А чайки в воздухе резвятся.
На ветках ивы блещут капли.
Куда-то лодочник ушел,
На привязи — пустая лодка.
Заходит солнце, вечер тих,
А чайки в воздухе резвятся.
Внезапно, на туманном ноябрьском рассвете, я приходил в себя и замечал, как тихо, как холодно.
Горы каждой весною цветут,
Ночи осени в лунном сиянье,
Ход времен неизменный всегда
Человеку таинственно сроден.
Рыба плещется, ястреб парит...
Как поверить, что это случайно?
Ночи осени в лунном сиянье,
Ход времен неизменный всегда
Человеку таинственно сроден.
Рыба плещется, ястреб парит...
Как поверить, что это случайно?
Внезапно, на туманном ноябрьском рассвете, я приходил в себя и замечал, как тихо, как холодно.
Так жизнь моя становится все проще,
И вот при мне остались, наконец,
Лоз виноградных,может быть, десяток
И том моих излюбленных стихов.
И никогда меня не покидают,
А значит — любят: ветер и луна.
И вот при мне остались, наконец,
Лоз виноградных,может быть, десяток
И том моих излюбленных стихов.
И никогда меня не покидают,
А значит — любят: ветер и луна.
вторник, 26 июля 2011
09:44
Доступ к записи ограничен
Внезапно, на туманном ноябрьском рассвете, я приходил в себя и замечал, как тихо, как холодно.
Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра